Между 1440 и 1500 гг. произошло три важнейших события современной истории. Европейская цивилизация освоила печатание книг при помощи подвижных шрифтов; посредством печатного процесса была размножена «География» Птолемея; Христофор Колумб открыл Новый Свет.

В 1440 г. или около того, когда португальские моряки под руководством Энрике Мореплавателя пытались пробиться вдоль африканского побережья на юг за мыс Бохадор, один молодой немец в Страсбурге прилаживал последние детали к изобретенной им машине. Потенциально она могла оказаться значительно более ценной, чем черные рабы или золотой песок. Иоганн Гутенберг был человеком скрытным и никому не раскрывал своих намерений, однако в один прекрасный момент у него, как у многих других гениев в разное время, возникла нужда занять денег; и вскоре в городе стало известно о том, что этот незаметный молодой человек, оказывается, вырезает из дерева отдельные буквы алфавита. Он складывает их в слова и предложения, а потом одним движением «печатает» целую страницу текста – печатает точно так же, как можно отпечатать гравюру, – и делает это гораздо быстрее, чем может написать от руки любой смертный писец. Новость эта вызвала громкие протесты ремесленных гильдий, членство в которых призвано было охранять от посторонних секреты мастерства и монополию на производство тех или иных вещей. Нехорошо, говорили они, печатать слова при помощи машины. Это оставит людей без работы; писцам, рисовальщикам и ювелирам, которые зарабатывали на жизнь тем, что переписывали и украшали рукописные книги, придется голодать. А если печатный пресс начнут использовать в своих целях недобросовестные и мятежные авторы, то вообще может оказаться, что это дьявольский инструмент.

Около 1500 г. книгоиздатели начали при печати иллюстраций, титульных страниц и карт переходить с деревянных клише на медные печатные формы. При этом центр производства карт автоматически переместился в Нидерланды, где на тот момент были лучшие в мире граверы по меди. Особенно это относилось к Антверпену – крупному торговому центру. Тамошние мастера тысячами печатали гравюры со сценами религиозного содержания, иллюстрировавшие Библию и жития святых. Этими гравюрами торговали на местных рынках и их же отправляли миссионерам-иезуитам в Южную Америку. Среди мастеров-печатников возникла специализация. Одни разрабатывали титульные страницы и декоративные рамки для книг, другие гравировали изысканные орнаменты для художников и архитекторов, третьи работали над сухопутными и морскими картами; некоторые бросали ремесло и начинали заниматься торговлей и распространением печатных изданий. В крупных нидерландских городах граверы были хорошо организованы и объединены в гильдию Святого Луки. Все они великолепно владели ремеслом и стремились делать качественные вещи. Возникали семейные династии, где старшие учили младших; отцы и сыновья, дядья и кузены, братья и родственники по браку овладевали одними и теми же технологиями и – слишком часто – повторяли одни и те же сюжеты. Члены гильдии вместе участвовали в религиозных обрядах и праздниках и вносили деньги в общий фонд; мастера определяли часы работы, условия приема в гильдию новых членов и правила ученичества, а старосты строго следили за качеством производимых вещей.

Этот период истории картографии – период лидерства Нидерландов – отмечен деятельностью двух из самых значительных ее действующих лиц. Один из них – Герард Меркатор, картограф, гравер и ученый; второй – Абрахам Ортелий, издатель и торговец картами. Технически они были конкурентами, на самом деле – коллегами. Вместе они вписали в историю важную главу, причем каждый внес свой особый вклад, в соответствии с профессией и склонностями. Ортелий жил и работал в Антверпене, Меркатор – в Дуйсбурге, в 60 милях от столицы.

Издание великолепных огромных атласов достигло своего пика в Амстердаме примерно в то время, когда Иодокус Хондиус умер и оставил процветающее издательское дело в руках своего сына и зятя. Но эти великолепные тома выпускали не Хондиус-младший и не Ян Янссон; этим занимался один из их конкурентов по имени Виллем Янсзон Блау (1571–1638). Свою карьеру он начал как ученик плотника. Молодым человеком он попал на маленький островок Гвен, датское владение в Зунде, в восьми милях к югу от Эльсинора. Если маленький остров способен определить судьбу человека, то это как раз тот самый случай, ибо остров этот был приобретен на правах аренды великим астрономом Тихо Браге. Уютно устроившись в своей роскошной обсерватории в Ураниборге в окружении лучших инструментов, какие только можно приобрести за деньги, Браге изливал на своих студентов и учеников великую ученость и холодно рассматривал их поверх длинного бронзового носа, заменявшего ему настоящий нос, потерянный на дуэли. Судя по дневнику Браге, молодой Блау провел в обсерватории два года за изучением астрономии, географии и конструирования точных инструментов под руководством мастера.

В 1596 г. Блау вернулся в Амстердам и начал делать на продажу карты, глобусы и инструменты. Очевидно, в этом ему сопутствовал успех, так как в 1600 г. или около того он открыл собственную мастерскую и начал выполнять также печатные и гравировальные работы. Записи амстердамских гильдий ничего не говорят о его деятельности, но в 1605 г. Генеральные Штаты приняли резолюцию о выдаче Блау некоей суммы денег за печать и издание Nieuw Graetbouck – морского справочника, в который, кроме карт, входили годовые таблицы склонения Солнца. Такой заказ был мечтой любого печатника. Первым картографическим изделием Блау стала пара глобусов, изготовленных в 1599 и 1602 гг.

Заголовки коммерческих карт непременно должны были описывать изображенную на карте территорию. Иногда они были краткими и точными, но чаще это были длинные путаные описания. Они включали в себя информацию, которую обычно можно найти на титульной странице: имя автора (картографа), место и дату публикации. Иногда в заголовок карты включалось еще посвящение и имя гравера. Вся эта информация, насчитывавшая иногда 75—100 слов, могла послужить отправной точкой для картографа и дать простор самовыражению художника. Издатели карт, как и книгоиздатели, при украшении титульных страниц пользовались стандартными рисунками; из них составлялись замкнутые обрамления, известные как картуши.

Название, принцип и использование картуша с течением времени сильно изменились. Еще египтяне обрамляли надписи на табличках и колоннах рамками, напоминающими свитки. Позже картушем называли нарисованный овал из веревки с узлом на одной стороне, в который заключали гербы пап и членов королевских семей. В такой, подлинной своей форме, картуш можно обнаружить на очень древних картах; иногда над ним изображали кардинальский головной убор или какой-нибудь другой символ духовенства. Но во второй половине XVI в., во времена Ортелия и Витфлита, в Европе начали во множестве появляться разные школы гравирования. Разрабатывались новые, все более сложные и изысканные рисунки, и овальная веревка с узлом тоже внезапно пережила замечательную трансформацию. Это был век аллегорий и педантичного символизма. В северные страны, включая и Нидерланды, проник итальянский стиль гравирования, формализованный и академичный.

К середине XVI в. успело сформироваться два общепринятых метода определения широты на суше и в море. Первый способ состоял в определении высоты Солнца над горизонтом в точке наблюдения; второй – в определении высоты Полярной звезды. Для применения любого из этих методов требовались угломерные инструменты; и в каждом случае, определив наблюдаемую высоту небесных тел, наблюдатель должен был с помощью специально рассчитанных для этого математических таблиц внести определенные поправки. Теоретические требования – и к инструментам, и к математическим таблицам – были полностью известны уже в древности; за последующие две тысячи лет удалось только внести некоторые улучшения – появились инструменты, способные измерить доли секунды дуги, и математические таблицы соответствующей точности.

Квадранты, секстанты и октанты, придуманные за прошедшие двадцать веков, мало чем отличались от сегментов древней астролябии. Правда, изготавливались они теперь значительно точнее и соответствовали специальным требованиям, которые выдвигали к этим инструментам топографы и навигаторы. Современный «Морской альманах», или астрономический календарь с его сложными и разнообразными таблицами, позволяющими определить широту в любой час дня и ночи, – это всего лишь сконцентрированная в одном месте сумма знаний древней астрологии, отлаженная и доведенная до совершенства при помощи точных астрономических инструментов, в том числе телескопов. Большая часть открытий и изобретений, благодаря которым стал возможен сегодняшний уровень точности измерений, была сделана по необходимости, а нужда в точных измерениях никогда не была такой острой, как во второй половине XV в. и на протяжении следующего столетия. Это был век великих экспедиций и открытий. В то время большинство географов и моряков пользовались астролябией, которая мало отличалась от той, что описывал во II в. Клавдий Птолемей.

Картография как наука – дитя астрономии и математики – родилась во Франции во времена Людовика XIV (1638–1715). Принципы и методы, которые использовались и обсуждались уже больше двух тысяч лет, при этом ничуть не изменились. Цель и идеал Гиппарха и Птолемея – научно определить координаты, то есть широту и долготу, каждой точки Земли – по-прежнему оставалась актуальной. Однако в картине появилось и кое-что новое, два новых прибора – телескоп и хронометр. Результатом стала революция в картографии и начало движения к точному изображению Земли. У человека впервые появилась возможность решить при помощи двух этих механических приспособлений проблему определения долготы, как на суше, так и на море.

Важность долготы, или расстояния в направлении восток—запад относительно какой-то определенной точки, во все времена хорошо понимали наиболее грамотные и опытные навигаторы и картографы; вот только никто не знал, как ее определить. Ученые либо вообще не реагировали на эту проблему, либо признавались в своем бессилии. Пигафетта, плававший с Магелланом, сообщал, что великий путешественник провел много часов за изучением этой проблемы, «но, – писал он, – штурманы удовлетворяются знанием широты, и так горды [собой], что не хотят ни слышать, ни говорить о долготе». Многие исследователи того времени думали примерно так же, и вместо того чтобы искать себе дополнительную математическую и наблюдательную нагрузку, ограничивались тем, что имели.

В XVII в., при главенстве голландской и фламандской картографии, во Франции были и свои издатели карт, в том числе и успешные. Подобно Хондиусу, Янссону и Блау, картографы Франции не предлагали своим клиентам почти ничего нового. Они следовали традиции Птолемея и во всем полагались на древние путевые записки и слухи, перерабатывали старые материалы и еще более старые печатные формы. Даже лучшим образцам французских карт не хватало блеска; им далеко было до изящной гравировки и элегантной разрисовки голландских и фламандских мастеров. По сравнению с их творениями французские карты казались тусклыми и неинтересными. В результате французская публика откровенно предпочитала карты и атласы, изданные в Амстердаме и Антверпене, а французские аналоги громадных десяти-двенадцатитомных атласов не находили сбыта.

Примерно в то время, когда была основана Королевская академия наук, географы старой школы, поклонявшиеся древним, начали постепенно сходить со сцены. Но, как ни странно, одному из последних ее представителей – Никола Сансону (д'Абвилю) – суждено было косвенным образом сыграть важную роль в реформировании географии и картографии. Сансон учил молодежь. Он был картографом по необходимости и антикваром по натуре. Изучая труды древних, он чертил карты, которые должны были проиллюстрировать их рассказы. А чтобы иметь возможность без помех удовлетворять свою страсть к истории, он дал разрешение опубликовать некоторые из своих карт – но только для того, чтобы не умереть с голоду. Затем ситуация изменилась. Сансон женился и вскоре обнаружил, что материальное обеспечение семьи отнимает все больше и больше времени. Начиная с этого момента он составил и издал множество карт, по большей части связанных с древней историей, но сердце его никогда не лежало к производственной стороне этого бизнеса.

Пока Франция и Англия разбирались с проблемой проведения топографической съемки в национальном масштабе, остальная Европа наблюдала за происходящим с интересом и не без выгоды. Цивилизованный мир начинал медленно осознавать фундаментальную важность точных сухопутных и морских карт и их значение для качественного управления страной. Не только правительства, но и отдельные граждане начали задумываться об этом. Купец и промышленник, земледелец и человек свободной профессии начали думать о картах как о средствах, способствующих процветанию и безопасности, а не просто как о дополнительной нагрузке, которую он вынужден нести как налогоплательщик. Правительственные топографы постепенно начали выступать в роли глашатаев гражданского прогресса и национальной солидарности, а не нарушителей частных прав и гражданских свобод мелких держателей земли. Усилия пионеров – Кольбера, всех Кассини и Уильяма Роя – начали приносить плоды; картирование страны теперь уже повсеместно считалось делом центрального правительства, а не коммерческих картоиздателей. Однако международные картографические проекты по-прежнему вызывали подозрения. Это подозрение продержалось немало лет; оно представляло собой почти непреодолимое препятствие к созданию точного изображения мира в целом.

Несмотря на войны и политические интриги, ученые европейских стран во все времена в большей или меньшей степени сотрудничали друг с другом. Универсальное влечение таких людей – не друг к другу, а к общему делу – творило чудеса там, где были бессильны дипломаты и государственные деятели. Научные общества и академии Франции, Англии, Бельгии, Дании и других стран были остро заинтересованы в создании точных карт – причем не столько в проведении точной топографической съемки их стран, сколько в более масштабных вещах, имеющих отношение к картированию земной поверхности в целом.

Девяносто лет назад, на памяти живущих людей, мировая картография во многих отношениях очень походила на французскую картографию времен Людовика XIV. Отношение человечества к единообразной съемке всего мира было сугубо провинциальным. Съемки и картирование заграничных земель – дело дорогое, и, вместо того чтобы заплатить, человеческое братство по большей части предпочитало ограничиться хорошей местной картой, а остальной мир пусть сам о себе позаботится. Что говорить о мире – многие страны из-за собственной апатии и высокой цены инструментальной съемки не сделали даже ничего похожего на точные топографические карты собственной территории. Вследствие этого в 1885 г., по оценкам, было уже отснято или находилось в процессе съемки всего 6 000 000 квадратных миль, или меньше одной девятой от общей площади земной суши. Остальные восемь девятых площади с населением более 900 000 000 человек были слабо известны или вообще неизвестны остальному миру и с картографической точки зрения представляли собой terra incognita.

Старая антипатия, которую испытывали к чужаку-топографу лендлорд, местный политик и мелкий землевладелец, теперь проявилась в международном масштабе. Но в отличие от провинций и департаментов Англии и Франции, которые все же подчинялись законам своей страны или непосредственным указам правителя, страны мира были вольны сами решать, будут ли они участвовать в международных картографических проектах и допустят ли на свою территорию топографов иностранных держав. Их не волновал всемирный масштаб этого предприятия. За редкими исключениями, одним из которых являются Соединенные Штаты, крупномасштабная топографическая съемка во всех странах мира была прерогативой военной касты. Мотивы – реальные или предполагаемые – иностранных держав, инициирующих международный топографический проект, вызывали немедленные подозрения.