В мировой литературе история любви — самый распро­страненный сюжет. Все мы знаем «печальную повесть» о Ро­мео и Джульетте, Франческе и Паоло, Тристане и Изольде и многие другие, ставшие символом верности чувству, какие бы преграды не возникали на пути. В русской литературе особую роль любовный сюжет начал играть со времени появления в ней произведений сентиментализма — как тут не вспомнить «Бедную Лизу» Карамзина. А потом будут Онегин и Татьяна, Петруша Гринев и Маша Миронова, Обломов и Ольга Ильин­ская, князь Андрей и Наташа Ростова, «тургеневские девуш­ки», любовь которых обычно тоже складывалась непросто. Будет даже сверхъестественная по силе и накалу трагических страстей романтическая история Демона и Тамары в поэме Лермонтова. Но в жизни, кажется, таких чувств найти невоз­можно: ведь в искусстве всегда мы видим как бы концентри­рованное выражение того, что бывает в действительности.

И все же иногда такое случается, причем с теми, кого мы привыкли воспринимать в другом качестве: писателя, худож­ника, поэта. История любви Грибоедова и Нины Чавчавадзе, пожалуй, наиболее яркий пример тому: это как будто напи­санный кем-то роман о великой и трагической любви, но он произошел в реальной жизни. В докладе постараемся предста­вить эту удивительную историю на основе историко-биографических фактов, писем, дневников, воспоминаний со­временников.

Известно совсем немного о том, как возникло и развива­лось это чувство: все, что мы знаем, скорее, говорит, что оно поразило влюбленных, как солнечный удар. Впрочем, была и своя предыстория у этой внезапно возникнувшей любви.

С 1922 года по 1926 год Александр Сергеевич Грибоедов служил в Тифлисе секретарем но дипломатической части при генерале Алексее Петровиче Ермолове, герое войны 1812 го­да, наместнике Закавказского края. Молодой дипломат был представлен семье князя Чавчавадзе. Отец Нины, князь Алек­сандр Герсеванович Чавчавадзе, генерал-майор русской ар­мии, участник походов 1812-1814 годов, грузинский поэт и литератор, губернатор-наместник Нахичеванской и Эриванской областей, стал близким другом Грибоедова. Нине в то время шел всего одиннадцатый год. Это была резвая, веселая, черноволосая девочка, которая вызывала симпатию у всех ок­ружающих. Грибоедов с детства серьезно занимался музыкой, прекрасно играл на фортепьяно и даже сочинял музыкальные произведения. Он обычно выступал на вечерах в домах своих друзей в качестве аккомпаниатора и часто импровизировал на рояле. Александр Герсеванович попросил молодого друга да­вать Нине уроки игры на фортепьяно, и Грибоедов охотно со­гласился. Кроме того, блестяще владевший несколькими ино­странными языками дипломат учил девочку французскому языку. Юная ученица скоро стала его любимицей. Шалунья Нино называла своего учителя по-русски полным именем, хо­тя все в доме звали Грибоедова па грузинский манер Сандро. Разучивая гаммы, она и представить себе не могла, что этот строгий человек в пенсне станет ее мужем.

Все началось спустя шесть лет после первой встречи рус­ского дипломата и юной княжны. Несколько лет Грибоедов не был в Тифлисе — служба требовала его присутствия в Петер­бурге. Но 15 апреля 1828 года он был назначен министром- резидентом, то есть посланником, в Персию. Вскоре Грибое­дов направился на юг. чтобы приступить к своим обязанно­стям, а по дороге заехал в Тифлис. И вот он снова в так полю­бившемся ему городе. Все старые знакомые с радостью встречают Сандро, зовут в гости. И, конечно, среди них семья Чавчавадзе.

Знаменательный день новой встречи с Ниной запомнился Грибоедову навсегда. 16 июля 1828 года он был в гостях у Прасковьи Николаевны Ахвердовой, вдовы известного боевого генерала, которая была большим другом семьи Чавчавадзе и старинной приятельницей Грибоедова. В этот день в гости к ней пришла юная Нина Чавчавадзе. Грибоедов заметил ее и был удивлен: перед ним, в богатом грузинском наряде, пред­стала не девочка, какую он видел последний раз несколько лет назад, а высокая стройная девушка с плавными грациозными движениями, с огромными черно-карими глазами. Дипломат был поражен красотой выросшей Нины.

Действительно, красота и обаяние, нравственная чистота и душевная тонкость этой девушки поражала многих. Сохрани­лись воспоминания современников о том, что к !6 годам княжна пленила не одно сердце. В.Ф. Шубин, исследователь творчества Грибоедова, выяснил о существовании целой исто­рии любви к Нине простого русского офицера Николая Дмит­риевича Сенявипа, служившего на Кавказе. Его любовная драма разыгралась тогда же в 1828 году, а знаем мы о пей, по­тому что были обнаружены письма этого офицера к своему другу, в которых безответно влюбленный молодой человек горестно делился своими переживаниями. В одном из них он пишет: «Ее одну я обожаю, ее одну только вижу, об ней одной только думаю. И признаюсь, что лишен всякого спокойствия: и днем, и ночыо Ангельский образ ее рисуется в моем вооб­ражении. Для ее одной я готов лишить себя всего. Что же в жизни без счастья? Где найду я себе другую, хотя сколько- нибудь подобную ей? Нигде, ибо, доживши до 28 лет, видал ли что-нибудь похожее? Нет, в мире не может существовать такого совершенства! Красота, сердце, чувства, неизъяснимая доброта, как умна-то! Божусь, никто с ней не сравнится!»

Но были и другие поклонники красавицы-княжны, и среди них самый настойчивый Сергей Ермолов — сын знаменитого генерала, начальника всего Закавказского края. Он даже хотел жениться на Нине, но она не отвечала ему взаимностью. Руки княжны Чавчавадзе просил и генерал-лейтенант В. Д. Иловай­ский, тогда уже совсем не молодой человек. А красотой ее — внешней и внутренней — пленялись многие. Так, сослуживец Грибоедова К.Ф. Аделунг писал отцу: «Она очень любезна, очень красива и прекрасно образована... она необычайно хо­роша, ее можно назвать красавицей, хотя красота ее грузин­ская. Она, как и мать ее, одета по-европейски; очень хорошо воспитана, говорит по-русски и по-французски и занимается музыкой».

Можно сказать, что юная княжна была окружена романти­ческим ореолом, поклонением и восхищением. Но, видимо, вовсе не это сыграло роль в развитии отношений между ней и Грибоедовым — все произошло совершенно внезапно. Об этом событии тоже сохранились воспоминания современни­ков. Все сидели за обеденным столом, а Грибоедов глаз не спускал со своей бывшей ученицы. И для нее тоже было очень неожиданно увидеть своего давнего учителя таким важным: ведь он теперь статский советник, русский министр- посланник в Персии, весь в орденах и лентах. Нина была сму­щена, а Грибоедов вдруг забыл, что он 33-летний опытный дипломат, знаменитый писатель, и, как сам потом признавал­ся, неожиданно оказался вовлечен в стихию любви, достой­ную настоящего романа, который оставляет далеко за собой «самые причудливые повести славящихся своей фантазией беллетристов».

В порыве чувств он решил тут же объясниться с Ниной и признался ей в любви. Этот знаменательный день так ярко запечатлелся в памяти писателя, что даже потом он мог в подробностях восстановить все. что происходило. Под пером писателя его собственная история превращалась в на­стоящий любовный роман. Вот как он писал об этом Фадцею Булгарину: «В тот день я обедал у старинной моей приятель­ницы Ахвердовой, за столом сидел против Нины Чавчавадзе... все на нее глядел, задумался, сердце забилось, не знаю, беспо­койство ли другого рода, по службе, теперь необыкновенно важной, или что другое придало мне решительность необы­чайную, выходя из-за стола, я взял ее за руку и сказал ей по-французски: "Пойдемте со мной, мне нужно что-то сказать вам"'. Она меня послушалась, как и всегда, верно, думала, что я усажу се за фортепьяно... мы... взошли в комнату, щеки у меня разгорелись, дыханье занялось, я не помню, что я начал ей бормотать, и все живее и живее, она заплакала, засмеялась, я поцеловал ее, потом к матушке ее, к бабушке, к ее второй матери, Прасковье Николаевне Ахвердовой, нас благослови­ли...»

Что здесь случилось: нахлынули воспоминания или долго неосознаваемая любовь вдруг вырвалась наружу, а может, просто, как у Пушкина — «пришла пора, она влюбилась»? Нет ответа на этот вопрос, но зато мы знаем, какой прекрасной, романтичной, удивительно счастливой была эта любовь и ка­кой страшный финал ждал влюбленных. О чувствах Грибое­дова к Нине очень ясно говорит его письмо, написанное чуть позже его другу А. Жандру: «Полюбите мою Ниночку. Хотите знать ее?., в Эрмитаже, тотчас при входе, направо, есть Бого­родица в виде пастушки Murillo, — вот она». Опять как в сти­хах Пушкина:

Исполнились мои желания.

Творец Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,

Чистейшей прелести чистейший образец.

Поначалу все складывалось замечательно. Нина с радо­стью приняла предложение, потом их благословила родная мать девушки и та. что но праву считалась второй матерью — Прасковья Николаевна Ахвердова. Отца Нины в то время не было в Тбилиси — он командовал войсками в Эривани (гак тогда назывался Ереван). Послали курьера; и быстро пришел ответ — согласие на брак. Но по законам Императорской Рос­сии чиновник или служащий не мог вступить в брак без доз­воления начальства. В то время Ермолов впал в немилость, и главнокомандующим на Кавказе стал Иван Федорович Паскевич. В конце июля Грибоедов направляется в его штаб- квартиру и получает разрешение на брак. Но непосредствен­ным начальником дипломата был министр иностранных дел канцлер К.В. Несельроде, который находился в Петербурге. Позже, узнав о свадьбе, он выразил недовольство императору, но Николай I принял сторону влюбленных.

А Грибоедов действительно не мог ждать: его торопили дела в Персии, кроме того, он заболел лихорадкой. Как только ему стало чуть лучше, решили венчаться. Вечером 22 августа 1828 года в тифлисском Сионском соборе состоялось венча­ние статского советника, кавалера Александра Грибоедова и грузинской княжны Нины Чавчавадзе. Но во время этого тор­жественного события случилось, на первый взгляд, небольшое происшествие: не оправившийся от лихорадки Грибоедов уронил обручальное кольцо. Это была дурная примета. Правда, тогда о ней сразу забыли: казалось, впереди их ждет только счастье. Новобрачных поздравлял весь цвет общества, со­бравшийся на балу, устроенном в их честь у военного губер­натора Тбилиси генерала Сииягина. Ведь для большей части грузинского общества того времени породнение двух дворян­ских родов — грузинского и русского — символизировало долгожданное объединение самих государств.

26 августа 1828 года сразу после свадебного бала моло­дые супруги уехали в Цинандали, имение Чавчавадзе в Кахс- тии. Биографы Грибоедова пришли к выводу, что именно здесь и прошла «медовая педеля» новобрачных. Дело в том, что в материалах о писателе есть десятидневный пробел — с 26 августа до 6 сентября, когда Грибоедов написал письмо одному из друзей. Ту короткую пору их «цинандапьного» сча­стья Нина вспоминала потом всю жизнь. Много позже, уже после смерти Грибоедова, она нашла в его неразобранном ар­хиве письмо, которое он писал в эту короткую пору безоблач­ного счастья своей давней знакомой Варваре Семеновне Миклашевич. Письмо осталось неоконченным, но с его страниц и сейчас встает, как живое, невероятное чувство полноты сча­стья взаимной любви. Вот строки из этого письма: «Пишу

Вам, а она заглядывает мне через плечо, смеется и вдруг гово­рит: «Как это все случилось? Где я и с кем? Будем век жить, не умрем никогда!» Она — само счастие».

Уже 9 сентября 1828 года все посольство выезжает из Тифлиса в Персию, и конечно, Нина едет с мужем. Путь был долгим и трудным, но для влюбленных все скрашивало сча­стье быть вместе. В дороге Сандро рассказывал жене о своей семье, об учебе в университете, о службе в Коллегии ино­странных дел, о том, как был арестован но делу декабристов. Нина окружила мужа нежностью и заботой, наслаждаясь каж­дой минутой, проведенной рядом с ним. Часто Грибоедов что- то записывал в своем путевом журнале. Вот очень характерная фраза из его записей того времени: «Кто никогда не любил и не подчинялся влиянию женщин, тот никогда не производил и не произведет ничего великого, потому что сам мал душою». На пути были остановки в армянском монастыре Эчмиадзине и Эриване, где молодых супругов ждал пышный прием. Неда­леко от города родители Нины попрощались с зятем, который поехал в Тегеран один — он не хотел подвергать опасности Нину и оставил ее в своей резиденции в Тавризе. 9 декабря 1828 года они попрощались — и, как оказалось, навсегда.

Но письма жене Грибоедов писал почти каждый день, а она с нетерпением ждала их. За две недели она получила де­вять писем, полных нежности и любви. 24 декабря 1828 года было написано последнее письмо, дошедшее до Нины Алек­сандровны. В нем он пишет: «Бесценный друг мой, жаль мне тебя, грустно без тебя, как нельзя больше. Теперь я истинно чувствую, что значит любить. Прежде расставался со многи­ми, которым тоже был крепко привязан, но день, два, неделя — и тоска исчезала, теперь, чем далее от тебя, тем хуже. По­терпим еще несколько, ангел мой, и будем молиться Богу, чтобы нам после того никогда более не разлучаться».

Но этому не суждено было сбыться. Въезд русской миссии в Тегеран пришелся на воскресенье 5-го дня месяца реджеб, когда солнце стоит в созвездии Скорпиона. Это было недоб­рым предзнаменованием — и вскоре оно оправдалось. 30 ян­варя 1829 года произошла страшная трагедия — Грибоедов был зверски убит. А с ним погибло еще пятьдесят человек из русской миссии: толпа религиозных фанатиков, подстрекае­мая националистами, ворвалась в посольство в Тегеране и рас­терзала их. Тело Грибоедова еще несколько дней фанатики таскали по улицам города, а потом сбросили в общую яму с убитыми. Потом Грибоедова смогли опознать только по кисти руки, простреленной когда-то на дуэли. В качестве компенса­ции за убийство русского посланника персидский шах отпра­вил царю Николаю I огромный алмаз «Шах», легендарный ка­мень Великих Моголов.

Таков был трагический финал жизни того, кого так люби­ла и ждала Нина. Она узнала о гибели Сандро не сразу: род­ные и близкие оберегали беременную жену погибшего по­сланника от потрясения. Но она чувствовала, что случилось что-то страшное, не верила, что ее дорогой Сандро так долго не пишет ей. И лишь 13 февраля по настоятельной просьбе матери она покинула Тавриз. В Тифлисе Нина узнала, что муж мертв, и у нее случились преждевременные роды. Ребенок прожил лишь один час, но его успели окрестить и назвали в честь отца — Александр. Так на семнадцатом году жизни Ни­на потеряла любимого. Но память о нем она пронесла через всю жизнь. До конца своих дней она всегда носила черное платье, но после того, как первая невыносимо острая боль от потери прошла, Нина не замкнулась в себе. Всю свою остав­шуюся жизнь она занималась благотворительностью, помога­ла людям всем, чем могла, оставляя себе лишь самые скром­ные средства. Когда жена и дети ее брата попали в плен к дагестанскому имаму Шамилю, Нина собрала все, что у нее оставалось, и отдала за них огромный выкуп.

Она прожила без любимого еще 28 лет. К ней приезжали те, кто любил и почитал Грибоедова — и среди них весь цвет русской культуры. Восхищались ее мужеством, верностью и бесконечной любовью, называли «черной розой Тифлиса». В 1837 году к ней приезжал Лермонтов, которому она подарила кинжал — «как символ верности долгу, чести, дружбе, свет­лому делу своих друзей по оружию и по лире». Встреча с этой удивительной женщиной произвела на поэта неизгладимое впечатление, а ее подарок вдохновил к написанию знаменито­го стихотворения «Кинжал». «Больше всего на свете, — отме­чал один из современников Нины, — дорожила она именем Грибоедова, и своею прекрасною, святою личностью еще ярче осветила это славное русское имя».

В июне 1857 года в Тифлисе вспыхнула холера. Нина отка­залась уехать из города и, ухаживая за своими родственника­ми, заболела сама и умерла. Казалось, что она ждала этой смерти — долгих 28 лет — чтобы наконец соединиться с тем, кого она любила — одного за всю жизнь.

17 июля 1829 года через год после их свадьбы Нина пере­везла прах мужа в Тифлис. Похоронила она его на горе свято­го Давида, на могиле поставила часовню, внутри которой скорбящая женщина, высеченная из мрамора, молилась и пла­кала перед распятием. Здесь она завещала похоронить и себя. И теперь они, так любившие друг друга, лежат рядом. А слова, высеченные на памятнике, стали для всех нас символом пре­красной и трагической любви:

«Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя».